Завантажити

запасе у ней были еще аргументы, уже столь сильные, что отвечать на них ничего нельзя было.
- Ты говоришь, что это нехорошо? Но надо рассудить, - продолжала она. - Ты забываешь мое положение. Как я могу желать детей? Я не говорю про страдания, я их не боюсь. Подумай, кто будут мои дети? Несчастные дети, которые будут носить чужое имя. По самому своему рождению они будут поставлены в необходимость стыдиться матери, отца, своего рождения.
- Да ведь для этого-то и нужен развод.
Но Анна не слушала ее. Ей хотелось договорить те самые доводы, которыми она столько раз убеждала себя.
- Зачем же мне дан разум, если я не употреблю его на то, чтобы не производить на свет несчастных?
Она посмотрела на Долли, но, не дождавшись ответа, продолжала:
- Я бы всегда чувствовала себя виноватою пред этими несчастными детьми, - сказала она. - Если их нет, то они не несчастны по крайней мере, а если они несчастны, то я одна в этом виновата.
Это были те самые доводы, которые Дарья Александровна приводила самой себе; но теперь она слушала и не понимала их. "Как быть виноватою пред существами не существующими?" - думала она. И вдруг ей пришла мысль: могло ли быть в каком-нибудь случае лучше для ее любимца Гриши, если б он никогда не существовал? И это ей показалось так дико, так странно, что она помотала головой, чтобы рассеять эту путаницу кружащихся сумасшедших мыслей.
- Нет, я не знаю, это не хорошо, - только сказала она с выражением гадливости на лице.
- Да, но ты не забудь, что' ты и что' я... И кроме того, - прибавила Анна, несмотря на богатство своих доводов и на бедность доводов Долли, как будто все-таки сознаваясь, что это не хорошо, - ты не забудь главное, что я теперь нахожусь не в том положении, как ты. Для тебя вопрос: желаешь ли ты не иметь более детей, а для меня: желаю ли иметь я их. И это большая разница. Понимаешь, что я не могу этого желать в моем положении.
Дарья Александровна не возражала. Она вдруг почувствовала, что стала уж так далека от Анны, что между ними существуют вопросы, в которых они никогда не сойдутся и о которых лучше не говорить.

XXIV

- Так тем более тебе надо устроить свое положение, если возможно, - сказала Долли.
- Да, если возможно, - сказала Анна вдруг совершенно другим, тихим и грустным голосом.
- Разве невозможен развод? Мне говорили, что муж твой согласен.
- Долли! Мне не хочется говорить про это.
- Ну, не будем, - поспешила сказать Дарья Александровна, заметив выражение страдания на лице Анны. - Я только вижу, что ты слишком мрачно смотришь.
- Я? Нисколько. Я очень весела и довольна. Ты видела, je fais des passions. Весловский...
- Да, если правду сказать, мне не понравился тон Весловского, - сказала Дарья Александровна, желая переменить разговор.
- Ах, нисколько! Это щекотит Алексея и больше ничего; но он мальчик и весь у меня в руках; ты понимаешь, я им управляю, как хочу. Он все равно что твой Гриша... Долли! - вдруг переменила она речь, - ты говоришь, что я мрачно смотрю. Ты не можешь понимать. Это слишком ужасно. Я стараюсь вовсе не смотреть.
- Но, мне кажется, надо. Надо сделать все, что можно.
- Но что же можно? Ничего. Ты говоришь, выйти замуж за Алексея и что я не думаю об этом. Я не думаю об этом!! - повторила она, и краска выступила ей на лицо. Она встала, выпрямила грудь, тяжело вздохнула и стала ходить своею легкою походкой взад и вперед по комнате, изредка останавливаясь. - Я не думаю? Нет дня, часа, когда бы я не думала и не упрекала себя за то, что думаю... потому что мысли об этом могут с ума свести. С ума свести, - повторила она. - Когда я думаю об этом, то я уже не засыпаю без морфина. Но хорошо. Будем говорить спокойно. Мне говорят - развод. Во-первых, он не даст мне его. Он теперь под влиянием графини Лидии Ивановны.
Дарья Александровна, прямо вытянувшись на стуле, со страдальчески-сочувствующим лицшм следила, поворачивая голову, за ходившею Анной.
- Надо попытаться, - тихо сказала она.
- Положим, попытаться. Что это значит? - сказала она, очевидно, мысль, тысячу раз передуманную и наизусть заученную. - Это значит, мне, ненавидящей его, но все-таки признающей себя виноватою пред ним, - и я считаю его великодушным, - мне унизиться писать ему... Ну, положим, я сделаю усилие, сделаю это. Или я получу оскорбительный ответ, или согласие. Хорошо, я получила согласие... - Анна в это время была в дальнем конце комнаты и остановилась там, что-то делая с гардиной окна. Я получу согласие, а сы... сын? Ведь они мне не отдадут его. Ведь он вырастет, презирая меня, у отца, которого я бросила. Ты пойми, что я люблю, - кажется, равно, но обоих больше себя, два существа - Сережу и Алексея.
Она вышла на середину комнаты и остановилась пред Долли, сжимая руками грудь. В белом пеньюаре фигура ее казалась особенно велика и широка. Она нагнула голову и исподлобья смотрела сияющими мокрыми глазами на маленькую, худенькую и жалкую в своей штопаной кофточке и ночном чепчике, всю дрожавшую

читати