В серии «Уроки русского» вышла новая книга Николая Байтова «Любовь Муры» — первый, по мнению автора, редимейд в отечественной и зарубежной литературе: письма жительницы Киева 30-х годов, адресованные своей московской подруге.

«Роман в письмах о запретной любви двух женщин на фоне одного из самых мрачных и трагических периодов в истории России — 1930–1940-х годов. (…) Вся эта странная история началась в Крыму, в одном из санаториев курортного местечка Мисхор, где встретились киевлянка Мура и москвичка Ксюша…» — такую игривую аннотацию дают издатели к новой книге Байтова.

На самом деле, как часто бывает с аннотациями, ничего общего с произведением она не имеет.

История, правда, начинается в Мисхоре, именно там Мура, автор писем, знакомится с Ксенией. Первой около 35, вторая значительно старше, но никакой возбуждающей воображение запретной любви на фоне сталинских репрессий письма не обнаруживают. А обнаруживают скорее подробный автопортрет женщины средних лет, обеспокоенной тем, чем обычно обеспокоены женщины средних лет.

Зима сменяется весной, весна сменяется летом. Шумит Днепр. Порвались ботинки, нужно подлатать пальто.

Мура пишет обретенной в Крыму подруге о своей нелегкой жизни предельно честно и подробно на протяжении десяти лет — одна воспитывает дочь, ухаживает за больной матерью, содержит хозяйство, горит на ответственной, но малооплачиваемой работе. Попутно стареет и мучительно осознает, что лучшие годы уже давно прошли. Письмами Ксении читатель не располагает, отчего

роман в письмах скорее напоминает письма в бутылке, предназначенные совершенно случайному адресату.

Николай Байтов, поэт и прозаик широко известный в узких журнальных кругах, стал активно печататься буквально в последние несколько лет. В 2011-м серия «Уроки русского» еще под крылом «Азбуки-Аттикус» выпустила большой сборник его рассказов «Думай, что говоришь». В этом же году вышел сборник стихов «Резоны». Буквально недавно свет увидел сборник церковных рассказов Байтова под названием «Ангел-вор», остроумное сличение искусства и религии на материале массовых литературных жанров. Самого Байтова, как экспериментатора, близкого к постмодернистской традиции, в литературе занимает вовсе не конструирование новой реальности, а проверка последней на прочность, философское осмысление текста и поиск его первоисточника.

Если в «Ангеле-воре» Байтов встраивает религию в искусство, то в «Любви Муры», еще одном эксперименте, частью искусства пытается стать сама жизнь.

Сам писатель называет роман «Любовь Муры» первым в мире романом в жанре редимейд.

Редимейдом именуется техника, при которой автор представляет в качестве своего произведения чужой материал, не имеющий своей видимой художественной ценности. Самый известный образчик редимейда дал миру Марсель Дюшан со своей работой «Фонтан» 1917 года, представляющей собой обычный писсуар.

На месте писсуара в художественной галерее Байтов представляет стопку чужих писем в качестве самостоятельного художественного произведения.

Еще один применимый к роману термин — found poetry, «найденная поэзия». Байтов свой роман действительно нашел. По легенде, в конце 80-х годов писатель с приятелями лазал по старому заброшенному дому в поисках дореволюционных запасов шампанского «Абрау Дюрсо», вместо шампанского в одной из квартир Байтов нашел большую пыльную стопку писем. Большая часть писем принадлежала перу киевлянки Муры. Байтов приводил в порядок эти письма на протяжении десяти лет, часть богатого материала пошла на его ранние эксперименты в жанре редимейд, часть осталась дожидаться полноценного издания.

В общей сложности роман «Любовь Муры» своего выхода ждал около двадцати лет.

На сегодняшний день он состоит из расположенных в хронологической последовательности писем Муры, снабженных небольшими авторскими комментариями.

Комментарии в жанре редимейд очень важны — в принципе, художественную значимость в данном случае и определяет величина авторского вклада. Байтов здесь выступает, по меткому определению поэтессы Светланы Литвак, в качестве автора-матери. Его появление в тексте всегда сопровождается обеспокоенной, вовлеченной в происходящее интонацией: «Подозреваю, что первая часть письма, помеченная 21 февраля, симулирована 23-го. Об этом говорит совершенно одинаковый почерк, его ритм, цвет чернил. Но более всего выражение «очень и очень» — с ходу повторенное. — Но зачем Мура симулировала?.. Это непонятно. Неужели боялась просто большой паузы в письмах? — Но разве уж такая большая — с 20-го по 23-е?.. С другой стороны (от противного), если Мура писала подряд, то, возможно, она бы не повторила это «очень и очень», а вот если сперва прочитала написанное прежде, а потом стала продолжать, тогда это повторение скорей могло случиться. — Так, что ли?..»

Сам Байтов, говоря о личном опыте при работе с таким объемным чужим текстом, как письма Муры, замечает постепенное и полное разрушение авторского восприятия, которое в конечном итоге подменяется изучаемым текстом.

Текст Муры и правда производит сильное впечатление, но не за счет своих литературных достопримечательностей, а только лишь за счет своего медитативного измерения.

Объемная подробная переписка на протяжении почти десяти лет (Мура обменивается с Ксенией письмами чуть ли не каждый день) погружает читателя в сознание Муры почти так же бесповоротно, как только если бы он сам был ею.

Мура как автор харизматична.

Ее неустроенность, переменчивость, главным образом неудовлетворенность жизнью делает ее письма стоящими, выводят их за рамки бытового уведомления. Однако при всем этом они надежно остаются в зоне реальности жизненной, не поэтической. В отсутствие сюжета как такового, в отсутствие его двигателей и внятных правил повествования редимейд Байтова не становится художественным текстом, он остается документальным свидетельством жизни.

И если воспринимать искусство как выход за пределы повседневности, то «Любовь Муры» — ее сосредоточение и апофеоз.

В качестве запоздалого литературного эксперимента эпохи постмодернизма (все-таки Байтов начинал его еще 20 лет назад) «Любовь Муры» выглядит убедительно. Однако не совсем ясно, какие непосредственные выводы можно из него сделать. Эксперимент, доказывающий сомнительность института авторства, доказывает прямо противоположное:

в отличие от писсуаров любительский текст, к сожалению, не так легко встраивается в художественное пространство, как хотелось бы.

Впрочем, одно очень важное наблюдение все-таки напрашивается: смотря на объем написанного Мурой, понимаешь, что в сталинские годы почта работала выше всяких похвал.

Полина Рыжова