Александр Терехов. Каменный мост. М.: АСТ: Астрель, 2009

Многие полагают, что «Русский Букер» в этом году отойдет Леониду Юзефовичу за «Журавлей и карликов». Я тоже почти уверен, что так и будет, если только жюри не захочет выкинуть какой-нибудь неожиданный трюк. А оно, скорее всего, не захочет: после неприятной во всех отношениях истории с Денисом Гуцко лимит на неожиданности для «Русского Букера» на некоторое время исчерпан, да и пространство маневра нынешний короткий список образует собою невеликое: Юзефович — Терехов — Хазанов. Тем не менее где-то здесь находится основная премиальная интрига сезона — и разрешение ее, боюсь, определится соображениями календарными: «Каменный мост» Александра Терехова должен бы что-то получить в этом сезоне. У «Большой книги» пространство маневра побольше, а лауреата она объявляет пораньше, так что именно ее разношерстное жюри и определит, видимо, какую премию получит Терехов. В том, что какую-нибудь должен получить, сомнений почти нет.

Критика отнеслась к «Каменному мосту» с изрядной благожелательностью, но и с заметной растерянностью: понятно, что перед нами большой писатель, написавший, в общем, значительный роман, но роман фантастически неприятный и как бы не сказать — омерзительный. Вот и получается, что одни рецензенты давятся, но роман хвалят, а другие не в состоянии преодолеть отвращения, которое этот текст вызывает — причем вне зависимости от политической позиции читателя, тут не в политике дело. Между тем «Каменный мост» именно таким образом и устроен, что одно без другого совершенно невозможно.

Автор утверждает, что книга выросла из статьи в газете «Совершенно секретно». Материал о «деле волчат», проходящий по разряду «житейские подробности советского прошлого», вырос в восьмисотстраничный том: Терехов вроде бы сам производил то расследование, которое приписано в романе его главному герою. То есть можно поднять подшивку «Совершенно секретно» и посмотреть, был ли там опубликован такой материал, — но если и да (а скорее, что да), это ничего не означает. С mocumentary роман роднит огромное количество документов: писем, архивных досье, воспоминаний, которые цитируются чуть ли не страницами: то ли роман, маскирующийся под историческое исследование, то ли историческое исследование, замаскированное под роман, — текст оказывается в своеобразной серой зоне. Неопределенности добавляет и то, что в рамках романа подлинные документы можно нечувствительно разбавить сочиненными — для читателя, не являющегося профессиональным историком, они вряд ли будут различимы. От этого возникает и не слишком характерная для сегодняшней «большой» русской прозы особенность — короткая дистанция между автором и рассказчиком. Терехов дает по поводу романа такие интервью, что совершенно невозможно определить, какая доля авторского мироощущения и миропонимания делегирована субъекту-герою.

Основная коллизия романа — невозможность установления истины. Тереховскому герою не помогает ничего: ни маниакальная одержимость поисками; ни возможность прямо оказаться в прошлом, на месте событий; ни полное отсутствие каких-либо этических ограничений, ни то, что там, в прошлом, находится все, с чем герой эмоционально связан. Восемьсот страниц романа посвящены процессу постепенного осознания героем того факта, что история — это не «реальность», а совокупность интерпретаций, то есть что никакой истины в том смысле, который герой вложил бы в это слово при начале действия романа, «вообще не существует». Не помогает ни влюбленность в мертвую Нину Уманскую (а в жертву этой влюбленности принесены все женщины — и почти все эмоциональные связи — из реальной жизни героя), ни возможности бывшего сотрудника ФСБ. Ничего не помогает: в конце романа герой стоит на берегу реки времен, которая предсказуемо оборачивается Стиксом. Говорили же, давно говорили: «всё вечности жерлом пожрется». Зря не поверил.

А Терехов-автор на протяжении романа погружается в фактуру все глубже. Кажется, настолько глубоко погружается, насколько это вообще возможно. И тут с ним происходит то, что иногда происходит в таких случаях. Он постепенно становится одним из своих героев. Некоторым образом Александр Терехов, автор романа «Каменный мост», оказался слишком хорошим писателем — и превратился в своего персонажа. Не в того, от лица которого идет повествование, а в какого-то из персонажей — ну или во всех сразу.

То, что критики и читатели принимают в тексте за сталинизм — это, скорее, чрезвычайной силы эмпатия. Терехов не потому называет Сталина «Императором», что он сталинист (то есть людоед по убеждению). Нет. Он просто заворожен им так же, как им были (и остаются) заворожены персонажи его романа. Талант и дотошность сыграли с писателем Тереховым очень злую шутку: он отождествился со своими героями, с разными в разной степени, но без отождествления, хотя бы частичного, похоже, нигде не обошлось. Терехов и его текст оказались на стороне мертвых, которые, как известно, живым завидуют и как бы не ненавидят, но, во всяком случае, не слишком к ним расположены. И вот в интервью «Новой газете» Терехов солидаризуется с мертвыми напрямую: «Простые люди, масса, такие, как мы, те, кого принято называть народом, вряд ли назвали свою жизнь до 1953 года веселой, но они выбрали молчание. Но это не значит, как мне кажется, что своим молчанием они дали кому-то право решать за них. Это молчание надо уважать. Не считать его рабским, молчанием страха». Во-первых, хочется спросить, таким ли уж добровольным был этот выбор в пользу молчания? Был ли он, как полагает Терехов, вообще сознательным выбором — и не проекция ли это собственного выбора автора, сделанного в процессе написания романа? И второе: так или иначе, вопрос в том, в чьих интересах автор этого пассажа хочет действовать. Если в интересах живых, то это молчание хорошо бы прервать, выставив нацию вместе с ее историей — кровавой, великой, такой, сякой — на свет. Потому что только на свету и можно узнать, что это была за история. Если в интересах тех, кто выбрал молчание, — да, стоит написать роман, убедительный и подробный, о том, что никакой истины нет и установить ее невозможно.

«Каменный мост» оказался — хотел того Терехов или нет, не знаю, — романом о том, что прошлое ворошить не надо: и истину не установишь; и сам окажешься на берегу реки в одиночестве, в преддверии ада; и вообще, молчание надо уважать. Большой литературой этот роман делает то, что попытка разобраться с историей была предпринята. Мерзостью его делает то, чем эта попытка закончилась.

Мартын Ганин